С героем сегодняшней публикации я познакомилась в июле этого года. Произошло это случайно-неслучайно – так бы я определила нашу встречу. Проблема распространения борщевика в Ковровском районе привела нас с Натальей Баранковой – известным районным экологическим активистом – в с. Малые Всегодичи, а именно к старосте села — Алексею Стрижову. Мне всегда импонировали люди нестандартные, определившие вектор личностного становления не через призму общественного одобрения, а через собственный метод проб и ошибок, независимость и самостоятельность в принятии решений. Таким и оказался Алексей.

Случайно для себя выяснив, что он занимается не только уничтожением злосчастного сорняка, но и восстановлением храма в родном селе, а также побывав в церкви, которую он собственными руками поднимает из руин вот уже несколько лет, для себя решила: если Алексей даст согласие, обязательно встречусь с ним еще раз, чтобы написать уже о нем, о храме, об истинной вере и вселенском безверии…

…Алексей на встречу согласился. Состоялась она накануне престольного сельского праздника в честь храма Рождества Пресвятой Богородицы. Эмоциональный, предельно честный и открытый, не стесняющийся в выражениях, абсолютно не боящийся сказать «не то» и «не так», Алексей рассказывал о себе, своей позиции в вопросах веры, с болью признавая факт, что многое в современном православии, с его точки зрения, фальшивое, ненастоящее, наносное, что раскол среди верующих иногда происходит от ложных суждений тех кто должен наоборот, идти во всем до конца, демонстрируя несгибаемую волю и веру.

— Первый раз я пришел в Большевсегодическую церковь Успения Пресвятой Богородицы (причем абсолютно самостоятельно и осознанно) в шесть лет, — начал Алексей. – Я тогда не знал, что значит причащаться, исповедоваться. Отстоял службу, подошел, как все, к священнику, а он меня по-взрослому спрашивает о моих грехах. Растерялся, промолчал, и меня отчитали за такую нерадивость, чем поселили в душе непонятную на тот момент мне самому тревогу. Я ведь и не знал тогда еще, что душа у человека возраста не имеет, и перед Богом все равны – и стар, и млад. Дальше – больше. Стал интересоваться вопросами, над которыми в советское время даже «задумываться» было опасно. Пришел в церковь, чтобы меня крестили, и так получилось, что одновременно со мной это таинство проводили с младенцем. Мне было так стыдно, казалось, что он-то вовремя оказался в храме, а я опаздываю. Оказалось – нет. А еще тогда понял, что Бога люблю. Пришел к нему сам, своими ногами. Только так и начинается вера – с осознания  внутренней (но никак не внешней!) благочестивости.

Думаю так: если надеешься, что в православии чего-то достиг, значит, идешь в обратном направлении. Святые все поголовно считали себя людьми недостойными, а нам-то уж куда задаваться?!

Начал в церковь ходить, службы стоять, но до причастия долго не доходил. Много во мне было дурного, подросткового, того, что сразу и не вырвешь. А причащаться надо с условием, что совершенные грехи больше уже никогда не повторишь. На тот момент такой уверенности у меня еще не было, да и ходил в церковь неправильно – посты не соблюдал, не молился. Маленький был, а понимал ведь ответственность за свои действия (спасибо отцу и ремню – не устаю благодарить его за наказания!)

Что такое вера в Бога? Это посвящение ему собственной жизни. Я свою не просто Богу не посвящал, но и пускался во все тяжкие… Получалось, что и не верил? Прямой ответ не находился долго, потом была работа по восстановлению памятников на старом кладбище, уборка там же вместе с братом. В то время церковь, которую сейчас восстанавливаю, представляла собой отхожее место, помойку. Стали понемногу приводить в порядок территорию вокруг нее…

***

Здесь нужно заметить, что испытание огнем, водой и медными трубами Алексей прошел сполна. Чем дальше он рассказывал о себе, тем больше во мне росла уверенность, что к истинной вере и Богу идут разными путями. Только обязательно непростыми, болезненными, ломающими первоначальные представления человека в корне. Смиренно восстанавливать разрушенное кем-то не так-то просто. Дело ведь не только в материальной составляющей, но и в человеческой сути – люди часто ищут подвох или выгоду в богоугодном деле, а иные и вовсе мимо проходят, считая, что их это все не касается. Вот вроде бы и православные мы, и в церковь многие ходят, и причащаются, и каются… А выходят из храма – пакостят друг другу, мусорят, творят бесчинства. Как так?

— Решили с братом храм восстанавливать, прекрасно понимая, что на это нужны миллионы. Как быть? Стал откладывать деньги – только это капля в море. На какой-то момент даже бросил эту затею, уехал в Москву, начал жить, как все, неплохо зарабатывать. Приехал как-то домой – сердце при виде на церковь заныло. Брат нанял рабочих на расчистку завалов, а я присылал деньги. Вскоре и сам вернулся с тем, чтобы вести активную работу по восстановлению. И тут – новое препятствие… У меня начали расти опухоли, а я и не сразу понял, что происходит. Когда опомнился, поставили четвертую стадию рака… Боли невыносимые, терял сознание. По совету одного батюшки поехал в Дивеево. Вышел перед монастырем и не знаю, куда идти и что делать. И сам-то не понял еще до конца, зачем я здесь вообще. Подсказали обратиться к монахине, распределяющей желающих помогать на работы. Ни от чего не отказался, работал, как мог.

А дальше… Было лечение в Москве, «лишние» химии… Как до сих пор жив? Не знаю. Значит, кто-то оставил меня зачем-то на земле? Насмотрелся я много всего – ничем уже не удивишь! И уверен: никто к Богу не идет, кто это утверждает. А вот ты отдай все, что имеешь, за него! Не можешь? Тогда нет в тебе веры. Это мое личное убеждение. Никого никогда не судил и не сужу, говорю лишь о том, что наблюдаю постоянно.

***

Вернулся Алексей домой с твердой уверенностью, что все оставшееся время посвятит восстановлению храма, и ничего не пожалеет для этого. Весь храм в то время (2011-2012 г г.) – сплошной аварийный обломок, к которому нужно еще как-то подступиться. Алексей с другом вычистили церковь, соорудили лестницу, купили кирпичи…

— Сначала в восстановлении ничего практически не смыслил – работал интуитивно. Начал читать специальную литературу, потихоньку вывел фасад. По развалившимся стенам высчитывал количество кирпичей, крышу временно закрыли от осадков. Вычерпывали из пазух воду, чтобы не происходило дальнейшее разрушение. Работа была круглосуточная. Я настолько был слаб, что ложился на плиты и засыпал прямо на месте…

Обратились к помощи епархиального архитектора, он посоветовал срочно своды восстанавливать. А деньги-то где брать? Удалось все же найти рабочих, осуществить первоначальный этап задуманного. Работал сам и в минус 30, и в жару – ни на что не обращал внимания… Так шло восстановление храма. И меня. От рака. Жив. И Слава Богу! А храм приобретает год от года былое величие и красоту. Медленно, конечно, но ведь и рамок мне никто не устанавливал.

Помощники у меня есть, конечно, как без людей? Только странным для меня остается факт, что до сих пор находятся те, кому не в радость моя деятельность. Кто здесь только не побывал! И разные мнения слышал, что, мол, и миллионами я ворочаю, и мухлюю, и для своего имени храм восстанавливаю. Только на себя сначала не хотели бы оборотиться? Идут причащаться и мимо попавшего в беду проходят. Вот и получается, что вера у многих неискренняя, показная. Если от сердца, то спасение человека – доброе дело, а вот причастие вопреки всему – фальшь.

Больше того, во мне увидели вообще какого-то спасителя и исцелителя! Я-то здесь при чем? Место это действительно святое, исцеляющее, раскрывающее человеку его суть. Только потрудиться надо и физически, и духовно для этого. Выболеть должно внутри все черное, лишь потом допускать себя до храма можно. А то слухи обо мне разные ходят, а ведь я не прозорливец никакой и уж тем более не целитель.

Почему иногда нелицеприятно высказываюсь о священниках и отдельных прихожанах? Быть и казаться – разные понятия. Благочестие – это ведь не лбом расшибить пол в поклоне, а путь выхода из тебя внутренней черноты. Многие священники неграмотно, на мой взгляд, ведут себя с прихожанами. Если на тебя возложена миссия убеждать людей, ты должен идти в этом до конца, потому что Бог тогда покажет тебе мощь и провидение, когда добьешься своего через страдания. Вера в современном православии во многом уперлась в безверие – пришла болезнь, и люди перестали верить. Да вы радоваться должны! Благодать божья – это не когда деньги, радость и статус, а испытание, боль, пот, кровь, в том числе душевная. Если человек — истинный православный, его слово не расходится с делом. Говорить же можно что угодно, при этом подстраиваясь под обстоятельства.

***

Как только у Алексея стало что-то получаться в плане восстановления церкви, тут же нашлись те, кто захотел «присоединиться», но только не из благих помыслов. Появились и такие, кто якобы тоже мечтал эту церковь восстанавливать, а Алексей их опередил. На это мой собеседник первый раз, наверное, за время нашего разговора улыбается – берите и восстанавливайте! В ответ – тишина… А почему бы другие храмы себе не присмотреть – вон их сколько по Руси-матушке! И строительством можно заниматься хоть всю жизнь, время ведь никто не ограничивал…

— Религия – это далеко не история, — убежденно говорит Алексей. – Это наша духовность, сущность, непрерывная линия без прошлого и будущего. Она вне человеческих мерок, это вневременье. А что такое вера? Когда есть нечего, а ты покупаешь кирпичи для восстановления  храма; когда спать хочется, а ты встаешь и идешь работать в церковь. Инициативных людей на самом деле в нашей стране много. Верующих мало. Во всех смыслах верующих.

***

…Сейчас идет внутренняя отделка храма. Идет своим чередом. Там, внутри, тишина и покой. И ощущение взгляда сверху – доброго, всепонимающего и всепрощающего. Взгляда пресвятой Богородицы, к которой прийти должен  каждый своей дорогой. Это как Бог даст. Мы вправе лишь выбрать дорогу, а способы предложит Он.   

Татьяна Сарибжанова.

Фото из личного архива Алексея СТРИЖОВА.