Главная Новости «ОПРАВДАТЕЛЬНЫЙ ПРИГОВОР»: СТРАНИЦА ЗА СТРАНИЦЕЙ

«ОПРАВДАТЕЛЬНЫЙ ПРИГОВОР»: СТРАНИЦА ЗА СТРАНИЦЕЙ

опубликован manager

Летом этого года в мои руки случайно (а может, и не случайно) попала книга Василия Шаронова «Оправдательный приговор», и в течение нескольких дней я не могла от нее оторваться. И дело даже не в том, что ее написал человек в нашем городе очень известный: Василий Федорович много лет возглавлял Ковровскую прокуратуру, а после завершения службы продолжая служить Фемиде, стал адвокатом, а в том, что книга написана настолько легко, настолько интересно, и таким хорошим литературным языком, что читать ее одно удовольствие.

Вышла книга совсем небольшим тиражом, поэтому мне захотелось, чтобы с рассказами из нее познакомились и наши читатели. В течение 2025-го года с периодичностью раз в месяц мы будем возвращаться к «Оправдательному приговору», а сегодня — первое прикосновение к творчеству ковровского автора. Рассказ называется «Принцип Достоевского»…

Редактор «ЗТ» Ирина Назаренко.

***

В одну из мрачных, морозных декабрьских ночей 1989 года я был разбужен трезвоном телефона. В то время я работал в должности Ковровского городского прокурора. Тогда, по высочайшему указанию руководства, каждый районный (городской) прокурор был обязан лично выезжать на каждое убийство. А они стали происходить даже в нашем небольшом городке практически каждый день.

Позвонили из дежурной части и сообщили об убийстве мужчины на ул. Ватутина. Спросонок я не сразу сообразил, что убийство произошло практически в двухстах метрах от дома, где находилась моя служебная квартира.

Стараясь не разбудить детей и супругу, я стал собираться. Тихо открыл сейф, достал кобуру, табельный пистолет «ТТ», несколько обойм с патронами к нему. Нина, привыкшая за многие годы к моим ночным выездам, спросила коротко:

-Убийство?

— Убийство. Прямо здесь, в соседних дворах. Убили мужчину, вероятно ножом.

Она тихо встала, набросив халат, и пошла ставить чайник.

— Поешь немного перед выходом. Вернешься ведь только к утру.

Наспех перекусив, я машинально надел рабочий пиджак, дубленку…

И вдруг меня осенила мысль: преступник находится совсем рядом, и, возможно, отсиживается в одном из старых неблагополучных домов на этой улице. Накануне я слышал пьяные вопли как раз из такого дома — видимо там шла широкомасштабная гульба.

«Там-то все и началось», — подумал я, снимая дубленку. Я надел старую куртку, поношенную шапку-ушанку и, для пущей маскировки, древние валенки, в которых утрамбовывал снег вокруг яблонь в саду. В такой экипировке я выглядел классическим случайным прохожим небольшого провинциального городка конца 80-х.

Выходя в темный, неосвещенный двор, я загнал патрон в патронник и спрятал «ТТ» в нагрудную кобуру. Решил поискать убийцу, не дожидаясь приезда оперативной группы, которая, по моим расчетам, должна была появиться не ранее, чем через полчаса.

Что-то подсказывало мне, что виновник ночного происшествия должен обязательно вернуться к телу, подобно тому, как Родион Раскольников в «Преступлении и наказании» возвращается к убитой им старушке-процентщице. «Недаром Достоевского называли не только великим писателем, но и гениальным криминалистом», — подумал я.

Путь к улице Ватутина мне освещала лишь мутная, неясная луна, выныривающая из-за серых снеговых туч. Тихо было в морозной ночи, и только звонкий скрип снега под ногами выдавал мое присутствие.

Издали донеслись веселые крики подгулявшей компании. Вскоре голоса стали громче. Они раздавались из ярко освещенного окна на втором этаже дома как раз того, возле которого, по описанию дежурного, произошло убийство.

Я услышал нестройный хор испитых голосов, выводящих известный мотив блатной песни. Пение прерывалось визгом пьяных женщин, грохотом бутылок и отборной матерной руганью.

«Здесь ты, голубчик, здесь», — думал я, ощупывая пистолет в кобуре под курткой и глядя снизу на желтые квадраты света в гнилой раме с выбитой форточкой.

Косые лучи, падающие из окна на улицу, слабо освещали темнеющее на снегу пятно крови. Убитый лежал на спине с раскинутыми руками. Рядом не было ни души. Женщина, обнаружившая тело и позвонившая в дежурную часть, разумеется, убежала, опасаясь за свою жизнь. И, как выяснилось, не зря.

Я чиркнул спичкой — фонарика у меня не было, и осветил тело. Убитым оказался крепкий мужчина лет сорока, на запястьях рук — густая синева татуировок. Читая их характерный узор, я бегло ознакомился с биографией покойного, большую часть которой составляло время, проведенное в местах лишения свободы. Под четырьмя точками, означающими первые годы отсидки, было выбито имя какой-то «Нади». Живот и грудная клетка его были жестоко взрезаны острым предметом. Широким пятном вокруг расплылась черная подмерзшая кровь.

Пока я осматривал труп, возле подъезда раздался какой-то шорох. Я отошел от трупа и вгляделся в темноту. В глубине подъезда сверкнул огонек сигаретки. Хлопнула старая дверь и ко мне вкрадчиво, по-обезьяньи, на кривых ногах, скачками стала приближаться сутулая коренастая фигура. Я понял, что она появилась из подъезда, пока я разглядывал раны убитого.

Ага, теория сработала! Вот и убийца. Судя по его тапкам на босых ногах, наспех наброшенной куртке и тренировочным штанам, он только что отделился от компании наверху и долго задерживаться здесь не собирался.

— Ты че тут очкарик… твою так… делаешь? — деловито осведомилось сутулое существо, обильно пересыпая свою речь нецензурными словами. Я обратил внимание на то, что его правая рука находилась в кармане куртки.

Отступив на шаг, я изобразил растерянность и замешательство «случайного прохожего».

-Да вот, смотрю, человек лежит. Думаю, плохо ему стало. Может, скорую надо вызвать.

— Я тебе покажу скорую, очкатый… — А ну вали отсюда!

Отчаянно сквернословя, сутулый боком, вприпрыжку стал приближаться ко мне.

Секунда, и его злобные, глубоко посаженные глазки оказались напротив моих глаз. Рот кривился в страшных ругательствах, не выпуская сигареты, а правая рука резко выпорхнула из кармана с огромной финкой, блеснувшей в свете желтого окна.

За секунду до его прыжка я выхватил «ТТ» и, подняв дуло вверх, нажал на спусковой крючок. Острое эхо выстрела резануло морозное небо, заметавшись между обшарпанных стен. Взвыли трусливым лаем дворовые шавки, облако испуганных галок с гамом поднялись с черных деревьев… Свет в окне наверху мгновенно погас. Теперь нас освещала только луна, вышедшая из-за тучи.

Сутулый замер, согнувшись. Сигарета выпала из его оскаленного рта. Нож по-прежнему был у него в руке, тускло отблескивая лунным светом.

— Я не понял?! — вкрадчиво пробормотал он, медленно приближаясь ко мне, как уличный кот перед броском на противника. Нож стал медленно подниматься снова, на уровень моего живота.

— Брось нож! — приказал я, наводя пистолет на его правую ногу. Сутулая фигура остановилась, обдумывая, что делать. Финку бросать он явно не собирался. Я понял, что он оценивает расстояние для броска, намереваясь вскрыть меня так же, как лежащего между нами человека.

Я снова выстрелил, на это раз уже прямо над его головой, и коротко скомандовал:

— Нож на снег, руки за голову!

Ослепленный и оглушенный убойным грохотом «Токарева», сутулый бросил нож, поспешно закинув руки за голову.

— Начальник! — крикнул он. — Полегче давай! Так ведь и в человека попасть можно!

Несколько секунд мы стояли молча, разглядывая друг друга. Сверху, из форточки погашенного окна раздалась негромкая злобная ругань, явно в мой адрес.

— Начальник, а ты не боишься, что тебя из окна шмальнут? — ухмыльнулся сутулый.

— А сколько твоих дружков наверху?

— Да десяток корешков наберется, плюс марухи!

— Ну, значит, на каждую сволочь по три патрона! — сказал я громко, чтобы услышали наверху.

Быстро взглянув наверх, я увидел, как от окна отшатнулось несколько бледных физиономий.

Сутулый хрипло рассмеялся, пытаясь показать отсутствие страха передо мной.

— Что дальше делать будем? — наигранно спросил он меня. — Имей в виду, у меня здоровье слабое, я тут свою ж… морозить долго не буду!

Не отводя от него пистолет, я скосил взгляд на наручные часы. По моим расчетам, оперативная группа должна была приехать с минуты на минуту.

— Ложись на снег! — приказал я ему. — Лицом вниз.

-Ты чего, начальник! Мы не в Ташкенте! Холодно же!

— Ему тоже холодно, — я показал дулом «ТТ» на окровавленный труп.

Бормоча ругательства и трясясь от холода, сутулый лег на снег рядом с покойным.

— Ну, начальник, засужу я тебя! Нет таких законов, чтобы человека так морозить! Вот попаду в больничку, жалобу напишу! Все про тебя напишу, падла очкастая! Снимут тебя с начальников, слышишь ты! Снимут!

Пока он так вопил, из-за угла дома, неуклюже подпрыгивая на морозных кочках и бросая в стороны лучи фар, выпрыгнул милицейский УАЗ -«буханка». Убийце долго мерзнуть не пришлось. Минута, и наручники защелкнулись на его испещренных татуировками запястьях.

Прибывшая опергруппа с трудом узнала меня.

— Василий Федорович, что за маскарад?- изумленно спросил меня Володя, старший оперуполномоченный сотрудник уголовного розыска, с недоумением разглядывая мои валенки и шапку-ушанку.

— Да так… Научный эксперимент. Решил проверить одну теорию. Если не ошибаюсь, у вас это называется «оперативное внедрение».

В течение последующих двух часов я допрашивал свой объект научных наблюдений. Передо мной в небрежно-развязной позе сидел типичный для того времени уголовник-рецидивист лет сорока, которому в соответствии с его рангом так и положено было держаться перед  любым представителем закона: иронично, дерзко, независимо.

Убийца не стал отпираться, по своему богатому опыту знал, что это бессмысленно. Нож с кровью жертвы обнаружен при нем, следы от места преступления вели только к подъезду.

— Ну, хитрый ты, начальник, — хрипло рассмеялся Колян (так представился убийца), сверля меня маленькими глазками в красных прожилках. — А я думаю, что там за Ермолай в валенках тольянку ломает.. Щас, думаю, попишу оленя очкатого. Вскрою, как Санька. А олень-то брыкучий оказался, мало того — дуру достал, да муху пустил!

С удовольствием приняв сигарету, он рассказал, как зарезал своего компаньона. Убийство произошло на почве ревности. «Откинувшись» (то есть, освободившись из мест лишения свободы), его «кореш» Санек наведался в притон на улице Ватутина, знакомый ему с юных лет.

К несчастью для Санька, на него обратила свой благосклонный взор подвыпившая «маруха», подруга Коляна.

После недолгих препираний и традиционного «пойдем выйдем», подогретый алкоголем Колян, уже имевший судимость за убийство, недолго думая, жестоко зарезал своего бывшего товарища…

— А что ж ты сразу нож не бросил, как я приказал? — спросил я Коляна. — За прокурора суд, может, тебе и вышку дал бы.

— Да если б я знал, гражданин начальник, что ты «старший дворник», то я б ни в жисть! — и он заломил брови шалашиком, изображая искреннее раскаяние.

На следующий день, заходя в рабочий кабинет, я увидел в коридоре двух плачущих пожилых женщин.

— Тебе, Надя, тяжелее, — вздыхала одна из них, обнимая другую.

— Мой-то отмучился, горемычный, а твоему  еще по тюрьмам мотаться…

— Кто это? — спросил я у секретарши в приемной.

Округлив глаза, она возвестила громким шепотом:

— Мать убитого утешает мать убийцы, которая пришла к вам на прием!

— Ну, раз так, пригласи.

Как выяснилось, некие добрые люди сказали матери Коляна, что за убийство Санька его ждет расстрел. В отчаянии мать пошла на личный прием к прокурору.

Я, как мог, успокоил ее, сказав, что это невозможно, хотя срок наказания и обещает быть большим.

Неловко утирая слезы, бегущие по морщинистым щекам, женщина протянула мне маленькую мятую фотокарточку.

— Коля ведь у меня хороший был мальчик, добрый… В пять лет сам за хлебом в магазин бегал. Отец у него рано умер, так он мне во всем помогал по хозяйству. А с Сашей покойным они в один садик ходили. Друзьями были…

С фотографии на меня смотрел улыбающийся, коротко стриженный малыш. Глаза чуть напуганы, ручонки по швам, как видимо, велел фотограф. Белая рубашонка, заботливо отглаженная мамой, шортики на подтяжках, худенькие ножки с натянутыми почти до колен носочками.

В моем старом семейном альбоме есть похожая фотография, сделанная почти в то же время, где мне лет пять-шесть. Точно так же стою перед фотографом я, а рядом — деревянная лошадка, взятая напрокат — своей у меня не было.

Сглатывая слезы, мать умоляюще смотрела на меня.

Опустив голову, я молча вернул ей фотографию.

Через несколько лет я узнал, что она умерла, так и не дождавшись возвращения сына.

Продолжение следует…

На снимках: Василий Шаронов и книга «Оправдательный приговор».

0 комментарий
1

Вам может понравиться